«Пакт Молотов-Риббентроп»: Не «союз», а краткосрочное совпадение интересов
«День черной ленты». Источник: The First News.com
В этом году 23 августа — очередной т. н. «День черной ленты» (Black Ribbon Day), отмечаемый официально в ЕС с 2009 года как «Европейский день памяти жертв сталинизма и нацизма» или «Международный день памяти жертв тоталитарных режимов», прошел на фоне происходящего в Белоруссии, т. е. частично на том же самом историческом пространстве, что и в событиях 1939 года. Очередная война исторической памяти вокруг т. н. «пакта Молотов-Риббентроп» была политически актуализирована белорусским разломом августа 2020 года. На «День черной ленты» в Литве собралась живая цепь по линии «Балтийского пути» 1989 года, чтобы выразить поддержку белорусам, «столкнувшимся с репрессиями». Это напомнило и о том, что территории не только современной Литвы, но Белоруссии были сформированы посредством пресловутого «пакта».
По случаю 23 августа в информационной сфере прошел короткий обмен дипломатическими мнениями в Twitter. МИД Польши прореагировал на короткую запись по-английски в этот день на странице в социальной сети российского МИДа, в которой говорилось, что советско-германское соглашение о ненападении от 23 августа 1939 года было вызвано нежеланием западных стран сотрудничать с СССР по созданию антигитлеровской коалиции. В ответ МИД Польши в Twitter напомнил «о преступном характере союза СССР и Третьего рейха».
Твит МИД Польши по случаю «Дня черной ленты».
Отметим здесь, что стало довольно обычным в современной критической и морализаторской традиции по части «пакта Молотов-Риббентроп» сопровождать положение о двух «тоталитарных режимах» и их «вине» утверждением о двухлетнем (с сентября 1939 по июнь 1941 года) «военно-политическом союзе национал-социалистической Германии и коммунистического Советского Союза».
Однако конкретно с Польшей в ситуации сентября—октября 1939 года положение о «военно-политическом союзе» Гитлера и Сталина как раз и не работает. Если Гитлер и Сталин по «пакту Молотов-Риббентроп» совместно в сентябре 1939 года напали на Польшу и осуществили ее «четвертый раздел», как утверждают сейчас в Варшаве, то почему тогда Польша в юридическом плане оказалась в состоянии войны только с одной Германией, но не с СССР? 17 сентября 1939 года в день советского вторжения польское руководство сочло, что СССР лишь намерен ограничить зону германской оккупации. Поэтому польский главнокомандующий маршал Эдвард Рыдз-Смиглы отдал в тот день по войскам приказ: «С Советами боевых действий не вести». Спустя месяц обосновавшееся в Лондоне эмигрантское польское правительство также не объявило войну Советскому Союзу, хотя вопрос на этот счет и рассматривало.
Таким образом, сами поляки в 1939—1941 годах существование «военно-политического союза» между Германией и СССР в правовом плане отрицали. Аналогичным образом и их главные союзники — Великобритания и Франция в случае с Польской кампанией 1939 года не признали факт «агрессии» Советского Союза против Польши и не распространили на последнюю свои гарантии безопасности в случае с «освободительным походом» Красной Армии. Официально для обеих воюющих сторон СССР до 22 июня 1941 года сохранял нейтральный статус и в Мировой войне не участвовал. Это обстоятельство облегчило создание Антигитлеровской коалиции в 1941—1942 годах.
Таким образом, советско-германские отношения после 1 сентября 1939 года и до 22 июня 1941 года осуществлялись в рамках признанного противниками Германии, прежде всего Великобританией, нейтралитета СССР. Для сохранения этого нейтралитета и не втягивания СССР в войну с Британией и Францией Сталин и вынужден был в экстренном порядке завершить Зимнюю войну с Финляндией в марте 1940 года.
По-видимому, также из-за соображений относительно британской позиции по признанию советского нейтралитета Сталин пошел и на коррекцию относительно линии раздела по секретному протоколу Польши с отказом от коренных польских территорий (Люблина и границы по Висле и Нареву) с обменом этой части на Литву, первоначально по соглашению от 23 августа отходившую в сферу интересов Германии. Новая советско-германская граница 1939 года прошла практически по линии Керзона, предложенной Антантой для Версальской системы. Частично, за исключением округа Белостока, это современная граница Республики Беларусь с Польшей.
Возникает вопрос: какой характер, если это был не «союз», все-таки имели отношения СССР и Германии после заключения в августе 1939 года «Пакта Молотов-Риббентроп»? Ответ: это был не «союз», а «партнерство» по решению конкретных региональных проблем, созданных Версалем из-за поражения двух империй в первом туре Мировой войны в 1914—1918 годах.
Первое. Начальным германским «бонусом» советской стороне для выхода на большое политическое соглашение «Пакта» с кардинальным поворотом стало новое торговое соглашение, выгодное СССР. Современные морализирующие критики сталинской политики любят указывать на то, что Советский Союз снабжал воюющую Германию нужным ей сырьем и продовольствием вплоть до 22 июня 1941 года. «Поезда с советской пшеницей и нефтью беспрепятственно шли в Германию через границу до самой после дней минуты перед нападением».
Однако здесь следует указать, что торговое соглашение с Германией все-таки было более выгодно для Советского Союза, поскольку советская сторона получала на выделенный по торговому соглашению германский кредит промышленное оборудование и технологии, включая военные, столь важные для развивающейся с низкого уровня советской промышленности.
Второе. Что касается актуальной политики, то условием соглашения «пакта Молотов-Риббентроп» с советской стороны стало требование германского посредничества для снятия военно-политического конфликта на Дальнем Востоке с союзной Германии Японией. Как показали дальнейшие события, обстоятельства заключения Германией «пакта Молотов-Риббентроп» без консультаций со своим союзником — Японией имели благоприятные стратегические последствия для Советского Союза в период 1941—1945 годов.
Третье. Что касается сферы военно-политического сотрудничества, то для выхода на это поворотное в отношениях с СССР соглашение германская сторона, чтобы не спугнуть Москву, специально оговорила, что она не нуждается в советской военной помощи. В рамках «Пакта» «партнерство» не должно было переходить в «военный союз». В этом плане не трудно определить, что свои военные кампании против Польши в сентябре 1939 года Германии и СССР вели независимо друг от друга, правда, с предварительным определением «сфер интересов». Германское военно-политическое руководство вплоть до последнего часа не было осведомлено о конкретных военных планах СССР в отношении Польши. Советское военное планирование «освободительного похода» осуществлялось без консультаций с германскими военными. Это прекрасно иллюстрирует дневник начальника германского генерального штаба генерал-полковника Франца Гальдера.(1)
26 августа 1939 года генерал Гальдер узнал о «секретной статье» (секретном дополнительном протоколе) в московском договоре и записал: «Украина и страны Прибалтики, за исключением Литвы, отходят русским».
31 августа накануне германского вторжения в Польшу Гальдер зафиксировал: «В России осуществляются переброски войск по тревоге. Нельзя исключать возможность выступления русских в случае успешного продвижения наших войск».
Но еще 12 сентября (т. е. за пять дней до советского вторжения в Польшу) на совещании с военными у фюрера рассматривалась возможность того, что «русские не будут ни во что вмешиваться». В связи с этим у Гитлера обсуждался план переустройства Польши без советского военного участия и с созданием в Галиции «независимой Украины».
И только 17 сентября после двух часов ночи в германский генштаб от германского военного атташе в Москве поступило сообщение о начале движения советских войск через границу с Польшей утром этого дня. В германском генштабе сразу же была определена линия остановки наступления германских войск в Польше: «Сколе — Львов — Владимир-Волынский — Брест-Литовск — Белосток».
Но спустя трое суток день 20 сентября Гальдер назвал «днем унижения для немецкого политического руководства» из-за вынужденного отступления по советскому требованию германских войск от окруженного ими Львова. Окончательно демаркационная линия между германскими и советскими войсками в Польше была определена 21 сентября 1939 года.
По окончании военной кампании в Польше, 9 октября Гальдер констатировал в своем дневнике: «Восток. В ближайшее время не должно быть никаких изменений в позиции России. Останется ли это также и в будущем, представляется сомнительным. В любом случае для достижения своих целей Россия нуждается в дружеской Германии». Под «достижением целей» понималось возвращение СССР в регионе бывших территорий Российской империи. Это прекрасно иллюстрирует советско-германский Договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года. Собственно, в самом этом договоре ничего нет содержательного о «дружбе». Две первые статьи договора говорят о «границе обоюдных государственных интересов». А две другие статьи — о «государственном переустройстве на территории». Само это «переустройство» и рассматривалось «как надежный фундамент для дальнейшего развития дружественных отношений» между «двумя народами».
Однако «дружба» не опиралась на «доверие», поэтому оставалась декларативной. В записи от 18 октября 1939 года, т. е. спустя три недели после заключения московского Договора о дружбе и границе и окончания польской кампании, Гальдер рассматривал завоеванную польскую территорию как «плацдарм для будущих действий немецких войск». «Действия» эти могли быть направлены только против Советского Союза. Данный пример прекрасно иллюстрирует отсутствие доверия со стороны определенных кругов среди германских военных по части стратегических перспектив партнерства с СССР.
Четвертое. Окончательный текст советско-германского договора от 23 августа 1939 года получил по инициативе советской стороны два важных дополнения. Договаривающиеся стороны согласились постоянно консультироваться друг с другом по вопросам, затрагивающим их общие интересы. Советско-германские отношения предполагали «консультации» — практически извещение «партнера» о новых предприятиях в военной и политической областях. Практический отказ по факту от консультаций, начиная с лета 1940 года, обозначил кризис советско-германского партнерства.
Пятое. Пространство партнерства. В резолюция Европарламента от 19 сентября 2019 года под названием «K 80-летию начала Второй мировой войны и важности европейской памяти для будущего Европы» утверждается, что Советский Союз и нацистская Германия секретными протоколами «разделили Европу и территории независимых государств между двумя тоталитарными режимами и сгруппировав их в сферы интересов. «Нацистская Германия и Советский Союз сотрудничали политически, экономически и военно с общей целью завоевания Европы и разделения ее на сферы влияния, как это предусмотрено пактом Риббентропа-Молотова». «Секретные протоколы позволили двум тоталитарным режимам, разделявшим цель мирового завоевания, разделить Европу на две зоны влияния».
В данном случае современные европейцы оценивают слишком широко территориальный размах советско-германского партнерства 1939 года. В секретном дополнительном протоколе речь конкретно шла лишь о «разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе», т. е. на территории, за двадцать лет до этого принадлежавшей Российской и Германской империям. Касательно «юго-востока Европы» с советской стороны подчеркивался интерес СССР к Бессарабии, т. е. также бывшей территории Российской империи.
Под «сферой интересов» секретного протокола понималось, что «заинтересованное государство» вело переговоры с правительствами государств, принадлежащих к этой сфере, касающиеся только его самого. Другое государство — участник «Пакта» заявляло о своей категорической незаинтересованности. Так «сферой интересов» становилась территория реванша двух империй.
Шестое. Кризис советско-германского «партнерства» ознаменовался попыткой его перевода в «союз». «Военный союз» был предложен СССР Берлином 27 сентября 1940 года. К этому времени советско-германское партнерство в условиях глубокого взаимного недоверия окончательно, как потом выяснилось, зашло в тупик. Советско-германский союз, встроенный в рамки уже имевшегося Тройственного пакта Германии, Италии и Японии, был предложенным способом выйти из этого тупика.
Кризис партнерства был порожден отношениями в буферной зоне и бывшей предметом секретного протокола «Пакта Молотов-Риббентроп». Летом 1940 года СССР в своем давлении на Румынию вышел за рамки своей сферы интересов, оговоренных в секретном протоколе. Включение Северной Буковины в состав Советского Союза являлось нарушением германо-советских договоренностей. СССР нарушил устные договоренности с германской стороной и в отношении прибалтийских стран, когда летом 1940 года приступил к их советизации.
В СССР в свою очередь были недовольны гарантией, данной Германией Румынии, без предварительной консультации с Москвой.
Самым болезненным моментом для Москвы стало появление под предлогом транзита в Норвегию германских войск в Финляндии — стране, назначенной секретным протоколом в сферу интересов СССР.
Отказ Гитлера от выполнения условий секретного протокола в отношении Финляндии и военно-политическая экспансия Германии на Балканы окончательно закрыли советско-германское партнерство. Попытка сблизить позиции для его восстановления или преобразования в «союз» во время визита наркома Молотова в Берлин в ноябре 1940 года завершилась неудачей. Гитлер предложил Сталину военно-политический союз с разделом сфер влияния «в дальнем пространстве» Восточного полушария: на Евразийском материке и Африке. Сталин же требовал от Германии конкретных гарантий безопасности в ближней сфере соприкосновения интересов: выполнения условий секретного протокола в отношении Финляндии, предоставления доли СССР на Балканах — контроля над Болгарией и Проливами.
Гитлер не принял эти условия, никак не ответив на советские предложения. После фактического провала берлинских переговоров о советско-германском военно-политическом союзе Гитлер и принял решение об окончательном разрыве «партнерства» и войне с целью уничтожения СССР, как государства.
Еще в сентябре 1940 начальник германского генштаба Гальдер констатировал: «Противник поймет, что изменений обстановки, на которые он рассчитывал, не произошло. Наши войска не „истекли кровью“, как предполагали в России. Без больших жертв нам удалось одержать великие победы. Этот факт заставит противника заново оценить обстановку. Прогнозы России оказались ложными, а реальное развитие событий уже оказало сдерживающее влияние на действия русских в Финляндии и на Балканах». Конкретно «противником» в этом абзаце Гальдер называл СССР. Начальник германского генерального штаба правильно определил ошибку Сталина в отношении оценки им возможностей германского вермахта. Обычно критики сталинизма по части «пакта Молотов-Риббентроп» указывают именно на эту ошибку Сталина, но при этом они как бы «забывают» и об ошибке его противников — Гитлера, Гальдера и других германских милитаристов, недооценивших созданный к тому времени военный, политический и экономический потенциал Советского Союза, оказавшийся способным выдержать германский блицкриг и закрыть путь Германии на Восток из ее «европейского угла» к гигантским ресурсам Евразии. В сумме «ошибки» противников Германии дали им возможность извлечь «урок», позволивший сплотить потенциал и силы, не оставлявшие немцам ни малейших шансов на победу в Мировой войне. Эти «ошибки» оказались необходимы для реализации фундаментальной ошибки Гитлера, отказавшегося от «пакта Молотов-Риббентроп».
Современные европейские критики советской политики СССР в случае с «пактом Молотов-Риббентроп» рассматривают его как ситуационный союз двух тоталитарных режимов, забывая при этом, что политика эта имела под собой солидную историческую традицию в пограничном регионе между Россией и Европой. Отчасти об этом сейчас напоминают сами поляки, когда говорят о «четвертом разделе Речи Посполитой» по «пакту Молотов-Риббентроп». В предшествующих разделах на основе партнерства и сотрудничества Польшу делили Пруссия, ставшая военным и политическим ядром Германской империи, и Российская империя. Более того, уже при самом создании современной России еще Иван III (1462−1505) искал военно-политического сотрудничества со Священной Римской империей и Пруссией, направленного против Польши и Литвы.
В этой связи в германском дипломатическом ведомстве у Риббентропа в августе 1939 года на «пакт Молотова-Риббентропа» при его заключении смотрели, как на средство давления на Великобританию для того, чтобы та пошла на новый Мюнхен в отношении Польши. Гитлер видел в «непредсказуемости России» августа 1939 года один из «возможных путей политического отступления» Британии из кризиса вокруг Данцигского коридора.
Одновременно в дипломатическом ведомстве Германии существовала и точка зрения на «пакт Молотов-Риббентроп» «как на прочный компромисс на самый длительный срок» с возвращением к «бисмарковской политике в отношении России». С подобным фундаментальным подходом и связано «странное» поведение германского посла в Москве Шуленбурга, а в Берлине — министра Риббентропа утром 22 июня 1941 года при объявлении войны Советскому Союзу.
Итак, советско-германские отношения в период действия «пакта Молотова-Риббентропа» имели характер не «союза», а «партнерства» при временном совпадении интересов в пограничном между Германией и Россией регионе. Ограничение на партнерство подобного рода накладывало как глубокое взаимное недоверие, заданное инерцией Первой мировой войны, так и принятые сторонами враждебные идеологии, претендующие на глобализм. Все это недоверие в сумме делало советско-германское партнерство весьма непродолжительным по времени. Творцы «Пакта» — германские дипломаты утверждали, что Гитлер серьезно смотрел на «пакт Молотов-Риббентроп», как на долгосрочную политику на Востоке не более полугода. В результате в течении всего одного года советско-германские отношения приняли характер, уже не имевший почти ничего общего с духом и смыслом договоров от августа и сентября 1939 года. Гитлер отказался признать первоначально признанные им советские интересы в Европе. 18 декабря 1940 года в директиве № 21 под названием «Операция Барбаросса» он определил цель: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе скоротечной кампании еще до того, как будет закончена война с Англией». «Скоротечная кампания» была нужна, чтобы избежать пресловутой войны на два фронта, а фактически, на самом деле, тотального окружения Германии и Европы.
Германия напала на страну, с которой заключила договора о ненападении и дружбе. Прекрасный исторический пример того, что дипломатические договора выполняются до тех пор, пока это выгодно. Но подобное обстоятельство не исключает ни ложного понимания своей выгоды, ни ошибок при ее определении.
Краткосрочное партнерство с ограниченными целями по совпадающим интересам не является чем-то уникальным в дипломатической истории России. Другим хорошим примером партнерства подобного типа было сотрудничество Советской России и кемалистской Турции в 1920—1922 годах. Партнерский характер имеют и современные отношения в Сирии.
В заключение отметим только то обстоятельство, что в случае с «пактом Молотов-Риббентроп» его современные морализирующие или политизированные критики не могут внятно ответить на вопрос о том, каковы могли бы быть альтернативы для СССР его заключению в тех конкретных обстоятельствах, сложившихся к августу 1939 года.
(1) Гальдер Ф. Оккупация Европы. Военный дневник начальника генерального штаба. 1939−1941. М., 2007.
